Много ли вы знаете ветеранов Великой Отечественной, у которых никто никогда не брал интервью? Я расскажу вам об одном из них. Он был мне дедом. Его никто не приглашал в школу на уроки мужества, ему никогда не дарили цветов 9 Мая, тимуровцы не убирали снег у его дома, не кололи дрова и не приносили воду, на его доме никогда не было красной пятиконечной звезды в белом кружочке, и ему ни разу не вручали наград в честь очередного победного юбилея. Вы скажете: “Такого не может быть!” Да что ж вы! Таких, как он, тысячи и тысячи, тысячи тысяч. И никто из них не забыт, лишь пока мы его не забыли…
Если бы он мог, о чем бы он спросил меня, глядя с черно-белой фотографии из-под козырька буденовки (сколько раз в детстве я держала ее в руках!) с зеленой звездой пограничника, что бы рассказал? Наверно, о деревне Андреевское, что на Стрельне, где всегда жили Даниловы, и он был одним из них – Данилов Василий Федорович.
(На фотографии участники финской и Великой Отечественной войн: Данилов Василий Федорович (1906-1947), уроженец дер.Андреевское Стреленского с/с – слева, Рожин Василий Андреевич (1908-1988), уроженец дер.Мутовино Стреленского с/с – справа).
Родившийся в 1906 году, в 1922-м он уже остался единственным мужчиной в семье. Надо было поднимать маленьких сестер и поддерживать овдовевшую мать. Все крестьянские заботы были на нем. Потом – призыв на “действительную”, как раньше называли срочную службу в армии. Потом работа в колхозе – летом, на лесозаготовках – зимой. Работал и на рубке леса, когда пила-лучковка и топор были основными инструментами, и на вывозке, по зимней дороге-ледянке к реке из делянок за 8-10 км на лошадях. Рубка леса и погрузка – все вручную. Как наиболее грамотного назначили десятником. Появилась собственная семья, пошли дети, жили на лесоучастках в крошечных комнатушках, отгороженных в бараках досками. Был дед страстным охотником. То, что добывал в лесной глухомани по дороге на работу и с работы: рябчики, тетерева, глухари, - было неплохим подспорьем в семье. Всю жизнь мечтал об охотничьей собаке, но даже в этом приходилось себе отказывать, собаку тоже нужно было кормить. Какое уж тут, если детям хлеба не хватает… Простая жизнь простого человека в очень суровое время, а что впереди – еще и не догадывался…
Пришел 1939-й. Суровая зима финской войны. Фронт. Серые шинели, буденовки и ботинки с обмотками от холода не спасали. Хлеб рубили топором, раненые умирали не от ран, а больше от мороза. Спали в шалашах из хвойных веток. На сопках – голый камень, в низинах – болота, окопа не выроешь. В центре шалаша поддерживали по очереди костер. К нему ногами и спали. Дежурный следил за ногами, если что, постучит палкой по ботинкам: “Отодвинь, сгоришь!” А днем наступали с боями или лежали в снегу в обороне. Но и после финской дед не сразу вернулся домой. Лучшие части были переброшены в Азербайджан, на границу с Турцией. Но наконец-то в августе 1940-го Василий Федорович вернулся в родной дом. Какой был праздник для семьи, для детей, сохранивших в памяти аромат привезенных отцом южных яблок и белых булок – деликатесов в деревне невиданных! И опять работа в лесу. А до новой войны уже оставалось меньше года.
Время пролетело незаметно, да и много ли его было – не успел солдатские ботинки износить. Уже на третий день войны покинул Василий Федорович родной дом… Младшему сыну, третьему ребенку в семье, было всего 20 дней от роду. Трудные были проводы: старенькая мама, Мария Павловна, упала без сознания, предчувствуя страшное… Прошедших срочную службу, а тем более финскую войну, отправляли без подготовки прямо на фронт. Так и уходили из Устюга колоннами, с винтовками с примкнутыми штыками, со скатками шинелей на плечах пешком до самой Лузы, до железнодорожной станции. А у Василия Федоровича к тому же ноша была, с винтовкой по тяжести несравнимая: как первый номер пулеметного расчета нес он на плече завернутый в брезент ствол со ствольной коробкой станкового пулемета.
Под первую бомбежку попали уже на станции Волга около Рыбинска… А потом были тяжелые бои под Старой Руссой на Новгородской земле, бои длиною в 3 года жизни. Так и стояли там с 41-го года насмерть роты и полки из северных городков и деревень. Немецкие самолеты летали, как на ученья, как на работу, не встречая никакого сопротивления. Бомбежки без конца. Если не хватало бомб, то сверху на наши позиции летели с воем обломки рельсов и железные бочки с пробитыми отверстиями.
А война ведь еще – и тяжелый труд: тысячи кубометров перекопанной земли, траншеи и окопы, окопы и траншеи без конца. Зимой заметает снегом, осенью и весной заливает водой. Короткое наступление, всего лишь на несколько километров, и опять все сначала. Но и немцев, шедших в первые бои опьяненными то ли шнапсом, то ли легкими европейскими победами, в полный рост, без касок, в рубашках с закатанными до локтей рукавами, увешанными шмайссерами и парабеллумами, они - опытные бойцы финской и бывалые охотники - быстро научили ползать и бегать, и зарываться в землю.
Но почему-то редкий ветеран вспомнит и скажет сейчас о них, о тех немолодых солдатах, которые оставили дома семьи, детей, почти таких же своих мальчишек, и опекали на фронте их, юнцов, оберегали с отцовской заботой от пуль, шли сами туда, где опаснее, с простыми словами “успеете еще навоеваться-то”. Как коротка наша память, какой бы долгой не была жизнь…
А о наградах тогда и речи не было. За что в конце войны давали ордена целым подразделениям, а то и героя присваивали, в начале войны медаль “За отвагу” полагалась, да и то не всегда. Награды, ведь они только по виду одинаковые, а цена у них разная…
В феврале 44-го был Василий Федорович в засаде на нейтральной полосе, попал под обстрел, от пулемета – груда металла, у самого – тяжелое ранение в бедро, перебитые ноги. 3 суток лежал, истекая кровью, по ночам приползали наши разведчики (у которых было свое задание, и они под угрозой трибунала не имели права вытаскивать раненых, жестокое время – жестокие правила), иногда подбирались немцы. Товарищ, оттащивший его в окоп и сделавший перевязку, попал в плен. А дед все лежал и с надеждой прислушивался к урчанию танковых моторов - не начнется ли наступление? Но танкисты только разогревали двигатели.
На четвертую ночь приползли санитары, спасли… Потом год госпиталей, бесконечных мучений. Домой привезли Василия Федоровича на санях в морозном феврале 45-го с прибинтованной к металлической шине ногой. За бои под Старой Руссой получил дед солдатский орден Красной Звезды, а второй, к которому был представлен, так где-то и затерялся…
Мой дед, Данилов Василий Федорович, не погиб на войне, но я так никогда его и не видела, он мне ничего не смог рассказать, я ни о чем не успела спросить. Он умер от военных ран и послевоенного голода в 1947-м году. Я родилась в 1967-м.
…А дед, наверно, спросил бы меня, как давно я была на Стрельне и как сейчас выглядит наш дом. И услышав мой ответ, что нет ни дома, ни даже деревни, о чем бы он, расстроенный и озадаченный, мог подумать, какой вопрос еще задать? Наверно, так: “Что случилось? Что, снова была война?!”
И как бы я ему могла все объяснить? Может быть, спохватившись, добавила бы радостно:
- А ильм на берегу до сих пор растет!
- Тот самый ильм? – посмотрел бы он на меня недоверчиво, вдруг не тот.
- Да, да, тот самый! – уж тут уверенно заговорила бы я. – Он, правда, стал совсем старым, крона засохла и обуглилась от зимних морозов, летних гроз, от ветров и дождей. Но от корней, рядом с когда-то могучим стволом, пошли молодые побеги, набирая силу и распуская весной свои широкие, бархатные с изнанки листья…
(c)
Бонус, документальные фото второй мировой войны.
Если бы он мог, о чем бы он спросил меня, глядя с черно-белой фотографии из-под козырька буденовки (сколько раз в детстве я держала ее в руках!) с зеленой звездой пограничника, что бы рассказал? Наверно, о деревне Андреевское, что на Стрельне, где всегда жили Даниловы, и он был одним из них – Данилов Василий Федорович.
(На фотографии участники финской и Великой Отечественной войн: Данилов Василий Федорович (1906-1947), уроженец дер.Андреевское Стреленского с/с – слева, Рожин Василий Андреевич (1908-1988), уроженец дер.Мутовино Стреленского с/с – справа).
Родившийся в 1906 году, в 1922-м он уже остался единственным мужчиной в семье. Надо было поднимать маленьких сестер и поддерживать овдовевшую мать. Все крестьянские заботы были на нем. Потом – призыв на “действительную”, как раньше называли срочную службу в армии. Потом работа в колхозе – летом, на лесозаготовках – зимой. Работал и на рубке леса, когда пила-лучковка и топор были основными инструментами, и на вывозке, по зимней дороге-ледянке к реке из делянок за 8-10 км на лошадях. Рубка леса и погрузка – все вручную. Как наиболее грамотного назначили десятником. Появилась собственная семья, пошли дети, жили на лесоучастках в крошечных комнатушках, отгороженных в бараках досками. Был дед страстным охотником. То, что добывал в лесной глухомани по дороге на работу и с работы: рябчики, тетерева, глухари, - было неплохим подспорьем в семье. Всю жизнь мечтал об охотничьей собаке, но даже в этом приходилось себе отказывать, собаку тоже нужно было кормить. Какое уж тут, если детям хлеба не хватает… Простая жизнь простого человека в очень суровое время, а что впереди – еще и не догадывался…
Пришел 1939-й. Суровая зима финской войны. Фронт. Серые шинели, буденовки и ботинки с обмотками от холода не спасали. Хлеб рубили топором, раненые умирали не от ран, а больше от мороза. Спали в шалашах из хвойных веток. На сопках – голый камень, в низинах – болота, окопа не выроешь. В центре шалаша поддерживали по очереди костер. К нему ногами и спали. Дежурный следил за ногами, если что, постучит палкой по ботинкам: “Отодвинь, сгоришь!” А днем наступали с боями или лежали в снегу в обороне. Но и после финской дед не сразу вернулся домой. Лучшие части были переброшены в Азербайджан, на границу с Турцией. Но наконец-то в августе 1940-го Василий Федорович вернулся в родной дом. Какой был праздник для семьи, для детей, сохранивших в памяти аромат привезенных отцом южных яблок и белых булок – деликатесов в деревне невиданных! И опять работа в лесу. А до новой войны уже оставалось меньше года.
Время пролетело незаметно, да и много ли его было – не успел солдатские ботинки износить. Уже на третий день войны покинул Василий Федорович родной дом… Младшему сыну, третьему ребенку в семье, было всего 20 дней от роду. Трудные были проводы: старенькая мама, Мария Павловна, упала без сознания, предчувствуя страшное… Прошедших срочную службу, а тем более финскую войну, отправляли без подготовки прямо на фронт. Так и уходили из Устюга колоннами, с винтовками с примкнутыми штыками, со скатками шинелей на плечах пешком до самой Лузы, до железнодорожной станции. А у Василия Федоровича к тому же ноша была, с винтовкой по тяжести несравнимая: как первый номер пулеметного расчета нес он на плече завернутый в брезент ствол со ствольной коробкой станкового пулемета.
Под первую бомбежку попали уже на станции Волга около Рыбинска… А потом были тяжелые бои под Старой Руссой на Новгородской земле, бои длиною в 3 года жизни. Так и стояли там с 41-го года насмерть роты и полки из северных городков и деревень. Немецкие самолеты летали, как на ученья, как на работу, не встречая никакого сопротивления. Бомбежки без конца. Если не хватало бомб, то сверху на наши позиции летели с воем обломки рельсов и железные бочки с пробитыми отверстиями.
А война ведь еще – и тяжелый труд: тысячи кубометров перекопанной земли, траншеи и окопы, окопы и траншеи без конца. Зимой заметает снегом, осенью и весной заливает водой. Короткое наступление, всего лишь на несколько километров, и опять все сначала. Но и немцев, шедших в первые бои опьяненными то ли шнапсом, то ли легкими европейскими победами, в полный рост, без касок, в рубашках с закатанными до локтей рукавами, увешанными шмайссерами и парабеллумами, они - опытные бойцы финской и бывалые охотники - быстро научили ползать и бегать, и зарываться в землю.
Но почему-то редкий ветеран вспомнит и скажет сейчас о них, о тех немолодых солдатах, которые оставили дома семьи, детей, почти таких же своих мальчишек, и опекали на фронте их, юнцов, оберегали с отцовской заботой от пуль, шли сами туда, где опаснее, с простыми словами “успеете еще навоеваться-то”. Как коротка наша память, какой бы долгой не была жизнь…
А о наградах тогда и речи не было. За что в конце войны давали ордена целым подразделениям, а то и героя присваивали, в начале войны медаль “За отвагу” полагалась, да и то не всегда. Награды, ведь они только по виду одинаковые, а цена у них разная…
В феврале 44-го был Василий Федорович в засаде на нейтральной полосе, попал под обстрел, от пулемета – груда металла, у самого – тяжелое ранение в бедро, перебитые ноги. 3 суток лежал, истекая кровью, по ночам приползали наши разведчики (у которых было свое задание, и они под угрозой трибунала не имели права вытаскивать раненых, жестокое время – жестокие правила), иногда подбирались немцы. Товарищ, оттащивший его в окоп и сделавший перевязку, попал в плен. А дед все лежал и с надеждой прислушивался к урчанию танковых моторов - не начнется ли наступление? Но танкисты только разогревали двигатели.
На четвертую ночь приползли санитары, спасли… Потом год госпиталей, бесконечных мучений. Домой привезли Василия Федоровича на санях в морозном феврале 45-го с прибинтованной к металлической шине ногой. За бои под Старой Руссой получил дед солдатский орден Красной Звезды, а второй, к которому был представлен, так где-то и затерялся…
Мой дед, Данилов Василий Федорович, не погиб на войне, но я так никогда его и не видела, он мне ничего не смог рассказать, я ни о чем не успела спросить. Он умер от военных ран и послевоенного голода в 1947-м году. Я родилась в 1967-м.
…А дед, наверно, спросил бы меня, как давно я была на Стрельне и как сейчас выглядит наш дом. И услышав мой ответ, что нет ни дома, ни даже деревни, о чем бы он, расстроенный и озадаченный, мог подумать, какой вопрос еще задать? Наверно, так: “Что случилось? Что, снова была война?!”
И как бы я ему могла все объяснить? Может быть, спохватившись, добавила бы радостно:
- А ильм на берегу до сих пор растет!
- Тот самый ильм? – посмотрел бы он на меня недоверчиво, вдруг не тот.
- Да, да, тот самый! – уж тут уверенно заговорила бы я. – Он, правда, стал совсем старым, крона засохла и обуглилась от зимних морозов, летних гроз, от ветров и дождей. Но от корней, рядом с когда-то могучим стволом, пошли молодые побеги, набирая силу и распуская весной свои широкие, бархатные с изнанки листья…
(c)
Бонус, документальные фото второй мировой войны.